Эдуард Шевченко: «Оценку нам дадут по нашим детям»




Имя нашего «майчанина» (военнослужащего 73-го центра спецопераций, что в Очакове) Эдуарда Шевченко сегодня знает вся Украина. Боевые награды, свободный доступ в высокие кабинеты, интервью на телеканалах, в печатных и электронных СМИ, даже страничка в Википедии… Капитан I ранга ВСУ, рыцарь ордена Богдана Хмельницкого ІІ и ІІІ степеней, полный кавалер Ордена «За мужество». Известен он и в России, на чью сторону еще в начале боевых действий ему предлагали перейти, и куда ему сегодня фактически закрыт въезд – в силу успешной боевой деятельности «за» профессиональную украинскую армию.

Эдуард Шевченко и Олег Киор

Капитан І ранга Эдуард Шевченко (слева) со своим «номером вторым» в группе – старшиной 2й статьи Олегом Киором (с первых дней они вместе работали в зоне боевых действий, у Олега – два ранения и четыре награды, две правительственных и две – министерских).

Эдуарда в Очакове, где он живет и служит, знали «заочно» многие – есть люди, которые всегда выделяются из общего числа. Это дано не всем и происходит как-то само собой, без их желания стать «особенным» или «одиозным». Он не любит красивые слова и названия, типа тех же «морских котиков», (а как-то в интернет-издании он даже звание киборга почему-то получил), и принципиально многие годы не принимает участие в «показухе» – праздничных «боях без правил», которые устраивают на праздники военные для жителей Очакова, разве что – прыжки на воду. В мирное время его считали «повернутым на спецназе» – сюда входило увлечение охотой, спортом, и более, чем серьезное отношение к полевым выходам и развитию реальных навыков выживания. (Среди обывателей известны, например, питье воды из лужи или употребление в пищу змей в случае необходимости – из разряда действий «ну, кому это нужно, если сейчас не война, зачем эти игры?»). Кто-то отзывался уважительно, а кто-то – откровенно посмеивался. Разве можно было предположить, что все это станет детским лепетом по сравнению с реальной войной, захлестнувшей страну, и что ребятам из его отряда придется рисковать жизнью и погибать, выполняя настоящие боевые задания.

– Эдуард Григорьевич, расскажите сначала о себе. Откуда Вы родом?

– Родом я с Камчатки. Учился в России. Отец мой тоже военнослужащий, не знаю даже, в каком уже поколении, наверное, задолго до Чингиз-хана, – мы все воины. И в роду нашем понятие такое – кто не служит в армии, тот не мужчина. Сына моего спросите – он знает, кем он будет, – без тени улыбки поясняет Эдуард. – Потом отец уволился в запас и перед самым развалом СССР наша семья переехала в Украину. В 1994 году я поступил в Тихоокеанское высшее военно-морское училище имени вице-адмирала С.В. Макарова в городе Владивосток. Когда был на пятом курсе, пришла телеграмма о том, чтобы всех, не имеющих гражданства России, отчислить. Участились случаи неприбытия из первых лейтенантских отпусков курсантов из союзных республик. Получив диплом и звание, выпускники оставались дома, не возвращались, чтоб отслужить «за учебу». Нас было «не-россиян»13 человек, 12 отчислили. Я приехал сюда, в Севастопольский ВМИ. (То, что увидел после Владивостока – было как небо и земля. После настоящей службы это даже пародией тяжело назвать было. Если офицер, уходя домой, стеснялся идти по городу в форме и переодевался в гражданскую одежду – о чем еще можно говорить? Результат мы с вами наблюдали в 2014 году – целый вид вооруженных сил буквально за небольшое время перешел на «ту» сторону. Хотя пафоса у них всегда было много.) Мне оставалось написать и защитить диплом. Перед выпуском поступило предложение – ехать сюда, в Очаков. Я был наслышан, что здесь, на Майском, есть хоть какой-то порядок. Приехал и служу с 2000 года.

– Получается, Вы из России, а воюете за независимую Украину.

– Я понял ваш вопрос. Тут национальность и место рождения ни при чем. На войне – давайте не будем называть это АТО, потому что это война – я встретил многих ребят из Омска, Красноярска, Читы, Новосибирска. Мы общались на эту тему, и все как один считают, что Украина – наш дом, и мы должны за него воевать. Я люблю те места, откуда родом. Сказать, что они красивые – это ничего не сказать. И сейчас понимаю, что туда уже вряд ли, когда попаду, потому что, без преувеличения, пойти по пути Надежды Савченко не хочется. Но мой дом сейчас тут. Я воюю за него и своих детей, за своих близких, за своих друзей, за все, что здесь есть. Когда Крым начинался, были мне предложения перейти на ту сторону. Я этого не сделал. И, кстати, мои родственники, живущие в России, сказали: «Если бы ты оказался в рядах предателей, мы бы тебя не уважали». Вот тебе и пожалуйста… Мама очень тяжело перенесла крымские события. А с родственниками сейчас сошлись на том, что разговариваем о погоде, о здоровье и делах семьи – и все… С другой стороны, я знаю много людей, которые служили в нашей части, а сейчас выступают на стороне Российской Федерации. Либо продолжают служить у нас, считая, что Россия права. И меня, и моих подчиненных очень сильно шокирует, когда всем известны образ мыслей и настрой человека, а он продолжает служить и кем-то еще командовать… Не хочу переходить на личности. Мне пытаются вменять, что я даю оценки людям по этому признаку, потому я принял решение – лучше в лицо каждому скажу о нем то, что считаю нужным. Для меня тут все четко и понятно. Но – Украина пытается идти все-таки по демократическому пути, и если бы у нас за убеждения человека сразу же ставили к стенке… Для большинства людей это ненормально и недемократично. Еще скажу – украинец, не украинец, а с точки зрения психологии, существует вечный спор: бытие определяет сознание или сознание – бытие? Мое мнение, что у сильного человека (духом сильного, не надо физически, хотя мужчине, понятно, надо поддерживать себя в форме,) – бытие не определяет сознание, а сознание определяет бытие. А у слабого духом – наоборот. Исходя из этого, одно дело ходить в мирное время рассказывать всем, «какой я парень» – и совсем другое дело там, «на передке», находиться. Не нравится здесь – так уезжай туда, где ты хочешь жить. По крайней мере это честно.

– Понятно, что гражданскому населению много чего знать не положено. Но, пользуясь случаем, и тем, что Вы уже не раз давали интервью – расскажите, как все начиналось.

– Для меня эта война началась 10 марта 2014 года, когда покойный Зинченко вызвал и сказал: надо съездить на трое суток на полигон Широкий Лан. Я построил своих офицеров и задал вопрос: кто со мной пойдет? А знаете, армия и «потешные войска» – это разные вещи. Армия – это «есть», «так точно», «никак нет». А потешные войска – это «хочу», «не хочу», «мне надо с женой поговорить»…Твоя жена знала, за кого она выходит замуж? Если за военного, то ты у нее не спрашиваешь. А приходишь и говоришь: «Я убываю». Это была не армия. Меня никто не переубедит в обратном. Настоящая украинская армия начала создаваться в 2014 году. А до этого – потешные войска. Парадики, воровство, кумовство – мы это все прошли… Так вот, пошел со мной тогда только лишь один офицер со своей группой – капитан-лейтенант Е.А. Шевчук, который только что вернулся из командировки. У остальных нашлись причины… В тот момент люди четко обозначились для меня. Не только в нашей части происходило это – военные, как оказалось, не отработали пафос мирного времени, в момент начала военных действий отказываясь выполнять то, за что долгие мирные годы получали свою зарплату, за что давали присягу. Когда мы приехали на Широкий Лан, там как раз формировалось оперативное командование «Полісся» на базе 8го армейского корпуса. Поработали там, дали первые результаты, потом ушли под Крым, где уже разворачивалась всем известная ситуация. Войска стягивались на Крымский перешеек, чтобы не допустить проникновения российских войск на нашу территорию. Потом после этой группы последовала еще одна, и еще, в результате, за малым исключением, весь отряд был выведен на юг Херсонской области, под Крым. Мы находились там в подчинении Муженко – тогда еще он был зам. начальника Генштаба. Тогда очень часто довелось летать на разгорающийся Донбасс. Из Луганской области мы выводили пограничников, эвакуировали сбитых вертолетчиков, отбивали «сданную» технику 25ки (ВДВ), – это было в апреле. Вроде бы еще ничего серьезного, а уже – первые жертвы и первые спасательные мероприятия… Затем 2 июня мы ушли уже в АТО на Донбасс, двумя группами, и сейчас практически весь отряд находится там и не выводится – уже два года.

– Отсеивались люди?

– Конечно. Отсев был страшный. Уходили и контрактники, и офицеры, и мобилизованные. И я благодарен судьбе за это. Оставались люди, которые идут и делают. Был у меня такой подчиненный – Котенко Артем. Когда у нас в Дзержинске шли бои, он, уже будучи контуженным, подбил танк. Тогда вышло так, что нам пришлось около семи часов держать оборону, потому что мы выполнили свою функцию, а те, кто должен был за нами «зайти и закрыть дверь», этого не сделали, другие же, которые находились в точке, где должны были не допустить противника, – просто оттуда убежали. И что в тот момент надо было сделать? Выйти и сказать – «Извините, товарищ противник, это не моя задача, я пошел»? По тому бою, когда мы подняли над админзданием украинский флаг, я слышал много обвинений. Хочу сказать – по факту, задача была выполнена, люди ранены, но живы. Сейчас изъявляют желание побывать в АТО многие мобилизованные офицеры – на фоне того, что нет такого интенсива боевых действий, и получить, соответственно, статус. Но к нам в отряд добавляются люди на основании уровня подготовки. Ничего не знающий и не умеющий человек сейчас там не нужен. – По телеканалам проходила информация о том, что в Украину приезжали тренеры из Грузии, обучая наших военных совсем другой тактике и стратегии, где наряду с выполнением задачи имеет большое значение сохранение жизни бойцов.

– Этот принцип соблюдается на передовой?

– Да. Но с другой стороны, к сожалению – война, это… представьте механика, который возится с двигателем, не испачкав руки. Тут есть такое понятие, как приказ и задача. Ведь каждый солдат не знает, какой замысел у командира роты. А тот, в свою очередь, не знает про замысел комбрига, он – про замысел командующего армией. Солдату сказали – «Этот «пятачок» надо удержать во что бы то ни стало». А может быть, от него зависит успех всей операции? Вообще я считаю, что победу на своих штыках несут именно бойцы. Когда мы попали в окружение, и у нас боеприпасов не было, наши ребята ночью ползли, собирали их у противника. Самый обычный боец, без звания, делает такое – он мужик настоящий. Когда у меня с людьми были проблемы – откликнулись Саша Ковальчук, Коля Бадика, Коля Бровко – «Я готов идти бойцом». У меня в отряде есть Андрей Ковальчук, благодаря чьим смелым и решительным действиям (продумывалось это в коллективе, но реализовывал он), – территория «Дебальцевского котла» стала намного меньше, чем могла бы быть. И случился он позже. Вот как их всех, и многих других моих ребят, не беречь и не уважать? А есть люди, которые, невзирая на погоны, недостойны звания военного и мужчины.

– Расскажите о Дебальцево.

– У меня есть много дополнений к этому вопросу. Первое и основное – меньше старайтесь слушать военных экспертов. «Откуда вы это знаете?» – «Нам сказал военный эксперт». А какой? Есть ли у него хоть какое-нибудь военное образование? Представьте, я начну сейчас давать комментарии в отрасли, где не имею знаний, образования и опыта – понятно, я стану посмешищем. А слушать экспертов без таких знаний – у нас почему-то нормально. Как и кричать, что мол командиры в армии у нас плохи, и в Дебальцево Украина понесла колоссальные потери. Я смотрел и видео Козицына про Дебальцево, и другое подобное. Да, жертвы были. Представьте – если Чернухино обстреливали сутки, «градами» и артиллерией, крупным калибром. Населенный пункт горел – зарево было как днем, но столько, сколько рассказывают – погибших не было. Это все вранье. Меня никто не переубедит, потому что я там был. «Мы туда зашли на сутки, а вышли через восемь дней. И в тот момент, когда ДНРовцы уже докладывали, что они сделали котел», – ерунда, его еще не было. Мы через этот «котел» вместе с Андреем Ковальчуком, Сашей Сычовым, Ярославом Черным и с другими ребятами сделали двенадцать заходов туда-обратно на машинах. Только два или три раза нас не обстреливали. И «грады» в том числе. Состояние – словами не передать. Видели, как беженцы уезжают, буквально у нас на глазах машину подбили с детьми. Это все очень страшно… Не к тому разговор. У ребят, кто послабее, – не выдерживают нервы. Отсюда уже и паника, и слухи «нас предали»… Ну кто, кого? Это все – ИПСО – информационно-психологические операции, делаются, чтобы надавить на человека, и тогда противнику будет значительно проще выполнить свою задачу. За счет того, что мы удержали Дебальцевский выступ, мы не дали противнику развить весеннюю наступательную операцию, потому что ее попросту нечем стало развивать – потери у них были сумасшедшие. И по технике, и по людям намного больше чем у нас. И Мозговой, у которого была бригада «Призрак», ехал в Москву сказать об этом во всеуслышание, объявить на пресс-конференции, что Дебальцево – вовсе не победа, а поражение российских войск, но – как-то вдруг онт погибает…

– Вы говорите, что именно сейчас рождается настоящая украинская армия. А какая армия у россиян? И все-таки, какая сейчас расстановка сил?

– Все, что происходит там – наш противник видит, что и Украина сама изменилась по сравнению с тем, что было до войны, и армия уже – далеко не та армия. И ребята не те, что были вчера. Россияне заряжены по деньгам сумасшедше. Но дух не тот. Есть, конечно, и у них ребята убежденные. Это приятный сильный противник. И я уважаю их за это. У меня еще бабушка покойная говорила: «Никогда не люби друга – предаст. Не люби равнодушного – ему наплевать. Люби врага своего – только лишь он делает нас сильнее и делает тем, кто мы есть». Противник уже понимает, что сейчас совладать на поле боя с нами не так просто. Идти «по старинке», закидывая трупами, тоже не получится – российская общественность может взбунтоваться, потому надо как-то другому… Я вот покажу СМС – всем без исключения приходили под Дебальцево, без номера, такого интересного содержания… Типа: «Ротный свалил в город. Мы тоже валим.», или «Нас накрыли «градами». Бьют прицельно. Не выстоим». В момент, когда ночь, все взрывается, земля горит, везде стреляют – приходят такие сообщения. Представьте, что внутри у человека тогда творится. Становится еще тоскливее. У нас бойцы уже подготовленные, показывали мне эти сообщения, я говорю – «Да, читал, все нормально, стоим дальше». Какие берцы и одежду не надевай – это все побочное. Если нету силы духа – не будет толку. Вот и делается все, чтоб его сломить. И нападки эти на командование в том числе.

– А общались с «той стороной»? Столкновение идеологий было?

– Да. Было. Есть, конечно, там такие, которые «бандюкуют», есть – кто пришел денег заработать. А есть такие, что ты с ним общаешься и понимаешь – он реально убежден, что здесь убивают братский украинский народ, что он воюет с наемниками. У тех, кто находится с нами подольше, начинается ломка сознания – как же так, ему давали одну информацию, а тут все иначе… Когда человек «расшатан морально», образуется «окно», в которое информация может проникнуть. Одному на это надо пару часов, другому – дни или недели. Это, опять-таки, та же психология. У меня даже с одним из пленных – из Новороссийска – состоялся очень интересный разговор. – Ты зачем сюда пришел?,- спрашиваю. – Вас уничтожают, и мы пришли спасать. Вас же скоро просто не будет, у вас к тому же демографический спад. Я говорю: – У тебя дети есть? – Нету. А у брата твоего? – Нет. – У меня двое детей. – Поворачиваюсь к своим ребятам и по очереди спрашиваю: «А у тебя сколько?» Ответы – двое, трое, один. Говорю пленному: «Спаситель, так, по-моему, это не у нас демографический спад. Не тем вы заняты, друзья мои…» На самом деле, России не нужна территория. Ни Крым, ни Донбасс. Я ведь до войны каждый год ездил туда в отпуск. И могу сказать, что как раз сумасшедший демографический спад наблюдается у них. Например, в Москве происходит поглощение народностями с Кавказа – уже на вокзале из 50 водителей такси если увидишь хоть несколько славянских лиц – это удача.

– Наверное, не у всех получается стать настоящим бойцом спецназа?

– Каждый должен заниматься своим делом. Если у тебя внутри заложено, что ты прекрасно рисуешь картины – не лезь в торговлю. Люди должны тебя ценить за то, что ты делаешь. И не во имя похвалы, а потому, что так надо. «Делай что должно, а там будь что будет». Я просто живу по принципу – делай то, что тебе положено делать, и как положено, а не так, как будет полегче, или тому подобное. Бывает, ставят какую-то задачу, от которой другие отказываются – и я не могу сказать «нет».

– Тут уже азарт?

– Да. Есть такое. Когда ты уже «адреналинщик»…

– А как без него, без адреналина, в мирной жизни?

– Еще не знаю.

– Но у вас прыжок из мирной жизни в военную как происходил – с постепенным повышением градуса или сразу?

– У нас – с постепенным. Было слаживание в группе – мы смотрели друг на друга и понимали, что происходит, без слов. У ребят, которые после нас, уже с Зинченко (погибший в АТО комадир 73-го центра спецопераций, – прим. ред.) пришли туда – это произошло резко.

– Как «находитесь» с волонтерами? Говорят, что сейчас они уже не так много помогают армии, как сначала.

– Как-то еще в самом начале, летом, подошли к нам ребята из восьмого полка – говорят, сейчас подъедут волонтеры, ты хотел встретиться… А нам вообще тогда часть ничего не давала. Приехал Рома Синицын – мы с ним очень хорошо сейчас общаемся (из волонтеров народного тыла, киевская организация). Он говорит – мне нужны из Очакова, «морские» котики. Не поверил сразу, что это именно мы, был очень удивлен нашим оснащением, которого просто не было на тот момент… Сейчас у меня в подразделении есть и беспилотники, и машины, и форма, и много чего нужного для работы. Сейчас – да, уже меньше помогают. Но все организованно, ведь если пустить этот процесс на самотек – будет куча лишнего, а нужного не будет хватать. Больше по «бытовухе», но и связь делают, и все другое. Мы продумываем, что из того, чем они могут помочь, нам нужно, или, если нет, то просим четко – например, пластиковые бочки 200л, чтоб помыться. Или трубы на печки. Когда произошел пожар в лагере в 2014 году, у нас очень много что сгорело. И за короткое время гражданские волонтеры со всей Украины обеспечили нас всем, что нужно. Честно, от части я помощи не увидел. «Крылья Феникса» нам очень неплохо помогали, привезли форму и рюкзаки.

– Понятно, что на все 100 никто не может быть готов к войне. А насколько вы были готовы? Пришлось чему-то доучиваться, что называется, на практике?

– Конечно. Та же психология, и по разведке – многое из того, что мы учили до войны, оказалось не так. Погибший командир Олефиренко, один из моих учителей, котрому я очень признателен – сказал: это совсем другая война, чем в Афгане. Теперь это вы меня будете учить. Еще у меня есть очень хороший пример – мой первый командир в этой части, Ершов, которого я безмерно уважаю, и которого сейчас незаслуженно пытаются забыть. Много я получил и во время службы на Дальнем Востоке. Во время учебы там я полюбил психологию – у нас был очень хороший преподаватель, тоже ветеран Афгана. Мои заслуги – это не мои заслуги, это заслуги моих учителей. Ведь еще один мудрец сказал: оценку нам дадут по нашим детям, а оценку нашим детям – по нашим внукам. Мы – это плод труда наших родителей и учителей. Если они были плохи, значит и мы с вами таковы, а если они были на своем месте – значит, и мы чего-то стоим…

Ирина Баранова-Антоненко
Фото автора
Источник: izvestia.nikolaev.ua