Лейтенант Шмидт глазами современника
Статья приурочена к слушаньям 7 марта 2016 года
Вместо предисловия
5 августа 2007 год в Санкт-Петербурге «Мост лейтенанта Шмидта» после реконструкции был переименован в «Благовещенский». Набережная Лейтенанта Шмидта уцелела. Через 10 лет в нашем городе та же дилемма, которая предполагает выбор.
Мы переименовываем улицу, скажем, на Горича или сносим памятник П.П. Шмидту (Санкт-Петербургский вариант). Или сносим все (тогда это уже не дилемма). Тем более первый шаг уже сделан. Детище Л.И. Иващенко «Музей П.П. Шмидта» уничтожен.
У Михаила Веллера есть рассказ «Памятник Дантесу». Сюжет прост: в городе Козельске ученики элитной гимназии пришли к выводу, что Дантес по нравственным показателям выше Пушкина и путем несложных манипуляций, заменили бюст Пушкина на Дантеса.
У меня есть альтернатива: давайте снесем фигуру П.П. Шмидта и на его место установим фигуры инициаторов переименований. Я понял - по нравственным показателям они значительно выше П. П. Шмидта. У этого предложения есть плюс и минус.
Плюс: мы создаем вечный памятник органам самоуправления. И он сносу не подлежит.
О минусах.
Слово М. Веллеру: «Итак, в районном центре Козельске, в порядке единения со всей страной и еще более глубокого приобщения к русской культуре, было решено ко дню двухсотлетия Александра Сергеевича Пушкина поставить ему памятник. И выделили на это из городской казны посильное количество денег. Интересно заметить, что в контексте слово "посильный" всегда синонимично такому однокоренному ряду, как "малосильный", "бессильный", "несильный". То есть денег выделили «не сильно». Долго кроили и отрезали из зарплаты учителей: мол, акция внутрикультурная, из того же кармана и возьмем. Учителя могли посильно, оно же бессильно, воспротестовать, но их об этом обрезании не известили, чтобы не огорчать лишний раз и без всякого конструктивного результата. Из соображений той же экономии Пушкина решили делать не ростового, а бюст. Все поддержали друг друга: душа поэта отражается в его лице, а не ногах или других нижних частях тела».
И тут у меня начались проблемы. Групповой бюст. Первое, что пришло на ум, книга Г. Белля «Групповой портрет с дамой». Г. Беллю, конечно, хорошо. Словами можно изобразить все, что угодно. А как быть с групповым бюстом? А бюст нужен. Все-таки экономный вариант. Я забиваю в Яндекс «Групповой бюст». Результат ошарашил. Меня автоматически перенаправили на порно-сайты. Понимая, что порно и органы самоуправления несовместимы, я оставил свои жалкие попытки добиться истины. Остается, только в полный рост.
Что тут делать? Я вспомнил гениального Романа Карцева, с его миниатюрой «Раки по 5 рублей» что если «ну очень маленький», то получится. Я готов найти хорошего скульптора, и написать обоснование для решения Сессии Городского Совета. Стоимость проекта, конечно, посчитают депутаты. И если бронзу поменять на бетон, и если депутаты на «субботниках» будут сами себя подкрашивать, то все получится.
И памятник назовем: «Вечность» и даты проставим : 2017 - +∞. И это будет то, что нужно.
О главном
Статья «П. П. Шмидт, каким я его вижу» была написана. И его личность мне была ясна, насколько это вообще возможно. Но какая-то неудовлетворенность оставалась, и мне хотелось подкрепить свои аргументы чем-то более значимым.
Удача мне улыбнулась - это книга Г. К. Графа «Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897-1905гг.». В этой книге для нас интересны воспоминания Г.К. Графа о П.П. Шмидте, а именно их совместная служба на «Иртыше». Первоначально я написал комментарии к выдержкам из книги. Потом подумал: пусть говорит современник.
Офицеры «Иртыша». Сидят: третий слева – лейтенант П.П. Шмидт; стоят: пятый слева – Г.К. Граф
Гаральд Карлович Граф (29 октября 1885, Рига, — 11 октября 1966, Питтсбург, США) — русский капитан 2-го ранга (в эмиграции — контр-адмирал), участник Русско-Японской, Первой мировой и Гражданской войн.
Слово Г. Графу:
Старшим офицером «Иртыша» был лейтенант запаса Петр Петрович Шмидт. Он до этого назначения командовал пароходом Русского общества пароходства и торговли «Дианой» и уже много лет не служил на военном флоте. Первый раз в жизни я был на таком большом корабле, как «Иртыш». Снаружи транспорт имел вид сравнительно красивый, насколько может быть красивым грузовой пароход. По нашей табели числилось около 250 человек.
Транспорт «Иртыш»
Командовал «Иртышом» капитан 2‑го ранга Е., когда‑то выдающийся офицер, подававший большие надежды, но сгубивший свою карьеру вином. Он был неплохим человеком, но все же сильно опустившимся и под влиянием винных паров становился неприятным. За это его на корабле не очень любили. Кроме того, он в самом начале стал несколько фамильярно относиться к офицерам с коммерческого флота, ... Также вначале хорошие отношения со старшим офицером Шмидтом скоро переменились к худшему, особенно оттого, что он всегда держал себя независимо.
…Его /Шмидта П.П./ образ запомнился мне хорошо. Лет около сорока от роду, с виду некрасивый, но с приятными чертами лица, среднего роста, темноволосый с проседью и всегда с грустными глазами.
…Он происходил из хорошей дворянской семьи, умел красиво говорить, великолепно играл на виолончели и был мечтателем и фантазером, истинным сыном своего века и продуктом русской либеральной интеллигенции. Пока были только планы, предложения и добрые намерения, все шло отлично, но когда дело доходило до выполнения замыслов, они оказывались гибельными фантазиями, а сами исполнители – тупыми теоретиками. Когда же практика жизни показывала им, к чему ведут их сумасбродные идеи, они нередко и сами ужасались, да сделанного не вернешь. Зная хорошо Шмидта по времени совместной службы, я убежден, что, удайся его замысел в 1905 году и восторжествуй во всей России революция, которая тоже неизбежно перешла бы в большевизм, он первый бы ужаснулся от результатов им содеянного и стал бы заклятым врагом большевиков.
…Как всегда на военных кораблях, весь распорядок внутренней службы ложился на старших офицеров. Так и на «Иртыше» командир возложил на Шмидта всю тяжесть устройства внутренней жизни и ведения работ по переделкам.
(Я хочу, чтобы читатель обратил внимание на этот факт).
…Шмидт энергично боролся со всеми отрицательными сторонами команды и действовал решительно. Вообще, Шмидт никогда не заискивал у команды и относился к ней так же, как относились и другие офицеры, но всегда старался быть справедливым.
…Шмидт был незаменимым членом кают‑компании: веселым собеседником, хорошим товарищем и приятным компаньоном при съездах на берег, и мы, молодежь, за это его очень любили. Но и его общительность, и веселость отличались порывистостью, и часто на него находили периоды хандры и апатии, тогда разговорчивость пропадала, и он ходил мрачный и нелюдимый.
Близко он сошелся только с кадровыми морскими офицерами, а с офицерами торгового флота, хотя у него и были хорошие отношения, но не близкие. Что мы особенно в нем ценили, это игру на виолончели. Когда он по вечерам имел настроение, то садился у двери своей каюты и начинал играть… Нежные, задушевные звуки лились так красиво, сливаясь с шепотом морских волн, и исчезали где-то вдали, в темноте сгустившихся сумерек. Он долго играл, а мы, как очарованные, сидели кругом и с напряжением слушали. Много приятных вечеров он доставил нам своей игрой. В игре Шмидта выливалась вся его душа – мятежная, неудовлетворенная, уносящаяся за химерами, и всегда несчастная, но гордая.
Он, несомненно, был поэтической натурой и сам себя не понимал и, во всяком случае, меньше всего походил на революционера-фанатика. Ни холодного расчета, ни честолюбия и цинизма в нем не было. Увлекаясь желанием сделать России что-то хорошее, он попал на ложный путь и заблудился.
…Шмидт горячо любил своего сына. Я смутно помню маленького гимназиста, кажется, Одесской гимназии, который с матерью изредка приезжал на «Иртыш», радостно встречаемый отцом. После его отъезда Шмидт много о нем говорил, и его слова всегда звучали горячей любовью. Как и все, он и сына окутывал каким‑то особенным ореолом страданий, и ему все казалось, что ему скоро придется с ним навеки расстаться.
…Перед уходом из Либавы у нас разыгралась неприятная история. Лейтенант Шмидт, старший офицер «Иртыша», вместе со старшим механиком П. пошли на берег и попали на танцевальный вечер в кургауз. Шмидт здесь увидел лейтенанта Д. (Дмитриев. – Примеч. ред.), который в дни их молодости был причиной его семейной драмы. С тех пор он Д. не встречал, но и не забывал своего обещания «посчитаться» при первой встрече. В этот злополучный вечер, спустя много лет, произошла эта встреча, и, когда танцы закончились и почти вся публика разошлась, Шмидт подошел к Д. и, без долгих разговоров, ударил его по лицу. Произошло общее смятение, и приятели немедленно увели Шмидта и Д., но скандал принял огласку, и им обоим пришлось донести обо всем начальству. Наш командир, который и так не любил Шмидта, был страшно недоволен инцидентом и немедленно донес о нем в штаб адмирала Рожественского. Оттуда последовало распоряжение: «Во время войны никаких дуэлей не допускать, а лейтенанта Шмидта арестовать на десять суток в каюте с приставлением часового».
Мы, офицеры «Иртыша», стояли за Шмидта и искренно его жалели, а Д. презирали, так что это даже отразилось на наших отношениях с кораблем, на котором плавал последний. По всему было видно, что Шмидт очень болезненно переживал этот случай и был мрачно настроен во время своего ареста в каюте.
… Пошли Суропским проливом по указаниям самого Ф. Сначала все шло благополучно, как вдруг мы ощутили легкие толчки, точно корабль через что‑то перескочил, стало ясно, что он коснулся мели. Скоро на мостик пришел старший механик и доложил, что в трюме показалась вода и необходимо принимать меры.
Когда эта работа закончилась, немедленно спустили водолазов, которые сообщили, что днище сильно сгофрировано на большом пространстве. Окончательно выяснилось, что без дока не обойтись, и адмирал приказал немедленно идти в Либаву, починить днище и присоединиться к эскадре.
От Ч. я узнал, что командир получил приказание из Главного Морского штаба списать старшего офицера, кажется, по его же ходатайству, как офицера запаса, перешедшего известный возраст. Это распоряжение только случайно нас не застало в Либаве, и потому Шмидт совершил переход в Саид. Вместо него пришлось назначить старшего из офицеров – Ч., а вместо Ч. ревизором меня.
Узнав о том, что Шмидт нас покидает, все офицеры страшно опечалились, так как за переход еще больше с ним сжились и оценили в нем опытного моряка и доброго человека. Как часто от мелких обстоятельств могут происходить крупные события: если бы распоряжение Главного штаба нас не застало в Саиде и пришло только тогда, кода мы уже присоединились к эскадре, то Шмидт не попал бы в Россию, не опозорил бы своего имени печальной славой «красного лейтенанта» и не погиб бы смертью казненного.
Вместо послесловия
Мемуары Г. Графа важны по нескольким причинам.
Причина первая: Г. Граф развенчивает миф лжеисториков, что П.П. Шмидт причастен к «посадке» «Иртыша» на мель.
Причина вторая: Г. Граф развенчивает второй миф о беспричинной драке в Либаве на танцевальном вечере. Как мы видим, причина была. Другими словами, ударив Дмитриева, П. Шмидт вызвал его на дуэль.
Внимательный читатель увидит разночтения с моей предыдущей статьей. В воспоминаниях У Ф. Рерберга у офицера, которого ударил П. Шмидт фамилия - Муравьев. Я склонен довериться Г. Графу.
Причина третья: Г. Граф объективно разделяет человеческие качества П. Шмидта и его политические заблуждения. По сути, Евгений Шмидт и Г. Граф единодушны в оценке участия П. Шмидта в Севастопольском восстании.
В статье В. Шпилевого «П.П. Шмидт. Портрет без ретуши» на Очаковском портале есть такой абзац: «Лидия Иващенко (много лет заведовавшая музеем П.П. Шмидта), знавшая о нем буквально все, искренне ему симпатизировавшая, однажды сказала: «он был глубоко несчастным человеком, трагичной личностью, запутавшимся романтиком, жаждавшим признания любой ценой, и оно к нему пришло… со смертью».
Она очень точно дала психологический портрет П. Шмидта и который абсолютно совпадает со взглядом Г. Графа.
Я всегда свои статьи заканчивал стихами. Скорее всего – это комплекс. Мне казалось, что мои аргументы не убедительны и стихи гениев решают все. Вспоминая свои поэтические пробы 40-летней давности, я решил нарушить традицию и в стихотворной форме выразить свой взгляд на фигуру П.П. Шмидта:
Перед расстрелом
Я пришел ниоткуда и уйду в никуда.
Только память-подруга, только память одна.
Возвращаясь в пространство этих прожитых лет,
Никогда мне не нужен был «партийный билет».
Я пришел ниоткуда и уйду в никуда.
Совесть есть постоянство – только совесть одна.
Примечание: словосочетание «партийный билет» следует воспринимать, как метафору, указывающую на принадлежность к какой-либо партии.
Робулец Ю.Н.