«Времен Очаковских…»
Так как в этой степной местности нет ни одного посаженного дерева,
у людей сложилась такая поговорка - вроде проклятия:
«Вот я брошу тебя в очаковской степи, там - холодный ад».
Эвлия́ Челеби 1611-1682
Я не любитель описания батальных сцен. Лопата, которой возделывали землю наши предки, заинтересует меня больше, чем меч. И я всегда предпочту выставку «Вони так жили…», диораме «Штурм крепости Очаков», которую, скорее всего, я уже никогда не увижу.
Я хочу предложить читателю некоторые этнографические и климатологические зарисовки Очаковского края периода Османской империи, предшествующие штурму Очакова 1788г., почерпнутые из книг современников этой эпохи. Курсивом выделю свои Дополнения.
Сначала предистория
Геродо́т Галикарна́сский (около 484 г до н. э. - около 425 г до н. э.) писал:
«Вся эта страна, о которой было сказано, отличается необычно холодными зимами; здесь в течение восьми месяцев мороз такой нестерпимый, что если в это время разлить воду, то грязи не получишь. Но если разжечь огонь, то ты получишь грязь. Замерзает море и весь Боспор Киммерийский. И скифы, живущие по сю сторону рва, совершают по льду военные походы и перегоняют крытые повозки на противоположный берег, на землю синдов. Вот такая зима бывает в течение восьми месяцев непрерывно; и в остальные четыре месяца здесь холодно. Такая зима полностью отличается по своему характеру от любой зимы, которая бывает в других землях. Когда наступает период дождей, в Скифии не выпадает дождя, о котором стоило бы говорить, а летом дождь не прекращается. Когда в других местах бывает гром, здесь в это время его не бывает, летом же очень часто; если же гром случается зимой, то это изумляет, как чудо. Точно так же, если случается землетрясение, как зимой, так и летом, в Скифии это считается чудом. Лошади хорошо переносят эту зиму, а мулы и ослы не переносят совсем; в других же местах лошади, постоявшие на морозе, заболевают гангреной, а ослы и мулы выносят холод» (IV, 28)
Страбон (ок. 64/63 до н. э. - ок. 23/24 н. э.):
«Вся страна вплоть до приморских областей между Борисфеном (р. Днепр) и устьем Меотиды (Азовское море) отличается суровыми зимами. Однако из самых приморских областей самые северные - это устье Меотиды, а еще более северные — устье Борисфена и впадина Тамиракского, иначе Каркинитского, залива, где находится перешеек Большого Херсонеса. Хотя население этих областей и живет на равнинах, но климат здесь холодный, что ясно из того, что жители не разводят ослов (так как это животное не выносит холода); коровы у них или рождаются безрогими, или же им спиливают рога, так как и эта часть [тела] чувствительна к холоду; лошади малорослые, а овцы крупные; медные сосуды для воды здесь лопаются [от морозов], а содержимое их замерзает. Суровость холодов лучше всего обнаруживается в связи с тем, что происходит в устье Меотиды. Морской путь из Пантикапея в Фанагорию становится доступным для повозок, так что это не только морское путешествие, но и сухопутное. Пойманная во льду рыба добывается путем «выкапывания» с помощью так называемой «гангамы» (нечто вроде остроги), в особенности антакеи (осетр) почти одинаковой величины с дельфинами. В этом проливе, как передают, Неоптолем, полководец Митридата, летом разбил варваров в морском сражении, а зимой — в конной стычке. Передают, что на Боспоре на зиму зарывают виноградные лозы, засыпая их толстым слоем земли. По рассказам, жара здесь бывает очень сильной, быть может потому, что тело жителей не привыкло к ней или потому, что тогда на равнинах безветрие или же густой воздух сильнее нагревается.»
Интересны в этом плане поэтические зарисовки Овидия.
Пу́блий Ови́дий Назо́н (20 марта 43 года до н. э., - 17 или 18 год н. э.,) - древнеримский поэт. Около 10 лет ему пришлось провести остаток жизни в ссылке, на берегу Черного моря, в Констанце.
Здесь не бывает весны, венком цветочным увитой.
Здесь не увидишь в полях голые плечи жнецов.
Осень в этих местах не приносит кистей винограда —
Холод безмерный всегда держится в этой земле.
Море оковано льдом, и в глубинах живущая рыба
Часто ходит в воде словно под крышей глухой.
Даже источники здесь дают соленую влагу, —
Сколько ни пей, от нее жажда сильнее томит.
Чахлых деревьев стволы возвышаются в поле открытом
***
Скорбную только полынь родит невзрачное поле, —
Горечь ее отдает горечью этой земли.
***
Там, где шли корабли, пешеходы идут, и по водам,
Скованным стужею, бьет звонко копыто коня.
***
Видел я сам: изо льда торчали примерзшие рыбы,
И, между прочим, средь них несколько было живых.
***
Как неживая лежит, брошена всеми, земля.
Здесь под тенью лозы не скрываются сладкие гроздья,
Емкий сосуд не шипит, полный вином до краев,
Нет тут сочных плодов,
***
Как посмотрю я вокруг - унылая местность, навряд ли
В мире найдется еще столь же безрадостный край.
Заметьте, Констанца находится юго-западнее Очакова на расстоянии примерно 360 км.
Спустя 16 веков Александр Суворов был более оптимистичен.
С.В. Страшный. Очаков турецкий. Акварель, 20,5 х 15,5 см.
Из писем А.В. Суворова дочери:
«Нам же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, ушки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, осетры: пропасть!» Кинбурн, 20 декабря, 1787 года.
И это в декабре.
«О! ай да Суворочка, как же у нас много полевого салату, птиц, жаворонков, стерлядей, воробьев, полевых цветков! Морские волны бьют в берега, как у Вас в крепости из пушек. От нас в Очакове слышно, как собачки лают, как петухи поют» Кинбурн. 16 марта 1788 г.
«Недосуг много писать: около нас 100 корабликов; иной такой большой, как Смольный. Я на них смотрю и купаюсь в Черном море с солдатами. Вода очень студена и так солона, что барашков можно солить». Кинбурн. 29 майя 1788 году
С.В. Страшный. Остров Березань. 1986 г., двп, масло, 73Х49 см.
Образ жизни А. Суворова на Кинбурнской косе интересно описал Роже де Дама (Роже де Дама граф д'Антиньи ( (1765—1823) - французский офицер. Был назначен адъютантом Г. Потемкина и получил чин полковника):
«Ровно в 6 час, в тот же вечер, я явился к обеду. «Вы, конечно, ошиблись, monsieur, - сказал мне флигель-адъютант, - его превосходительство обедает в 6 час. утра, а теперь он спит». И он указал мне соломенный шалаш на берегу моря, единственную комнату генерала. Эти два приключения, происшедшие одно за другим, подали мне мысль, сознаюсь в этом, что я имел дело с сумасшедшим, и тогда я живо вспомнил намек принца Нассау на то, что Суворов предоставит мне возможность быть убитым или взятым в плен. Тем не менее, будучи расположен скорее смеяться, чем печалиться, я пошел проведать свой маленький отряд и рано отправился спать. На следующий день, ровно в 6 час, я был у генерала. Он встретил меня вприпрыжку с распростертыми объятиями, заставил меня проглотить рюмку вина, которое обожгло мне гортань и желудок, и выпив сам с такими гримасами, от которых выкинула бы маркитантка, подвел меня к столу, накрытому на 15 - 20 персон, и усадил меня рядом с собой. На столе перед гостями стоял суп с огурцами; корешки, зелень, лук и телячьи и куриные кости плавали в большой оловянной чашке и представляли моему аппетиту самые ужасные виды; единственно в этот момент моей жизни оправдалось глупое изречение учителей, которые говорят своим ученикам: "Когда вы будете на войне, вы там увидите еще другие войны». Тем не менее я ел все, чтобы не показать пренебрежения, которое, без сомнения, не понравилось бы генералу, но втайне я надеялся, что кусок жаркого вознаградит меня за мою жертву, однако я совершенно потерял эту надежду, когда увидел блюдо из пескарей, сваренных в воде и таких же белых, какими они бывают при жизни; это блюдо было облагорожено двумя маленькими морскими рыбами средней величины, сваренными в том же соусе. Третье блюдо состояло из яблок и лесных плодов и должно было дать нам понять, что трапеза окончена; действительно, генерал встал, повернулся к образу и осенил себя несколько раз крестным знамением, быстро и часто кланяясь; я должен признаться, что считал себя вправе не благодарить; когда я в этом погрешаю, это случается по забывчивости, но, ей-богу, на этот раз я не обязан был благодарить: он ничего не сделал для меня, и я встал из-за стола еще более голодный, чем когда я садился за стол.» Записки графа Роже де Дама (Старина и новизна)
Наиболее полно поделился впечатлениями о стоянии под Очаковом Цебриков Р.М.
Цебриков, Роман Максимович (1763-1817) — член Российской академии, переводчик. Был переводчиком в коллегии иностранных дел; в 1788—89 гг., состоя при походной канцелярии князя Потемкина, вел дневник, напечатанный под заглавием «Вокруг Очакова» в «Русской старине» (1895, № 9 и отдел.) и содержащий в себе немало интересных подробностей.
15-го июня. Напротив того, народ здешних селений заменяет недостаток высушенным и в четвероугольники порезанным коровьим калом, который всякому варенью уделяет, посредством дыма, дурной и противный запах. Нет у сих жителей никаких огородных овощей и зеленей, и кому вникать в сие, как не тем, кои ими повелевают.
17-го июня. Поелику жары сильны теперь, то и из пехотных солдат многие в шеренгах падают; ежедневно больных число умножается.
16-го июля. Что за буря сей вечер! Суворов идет с отборными старыми гренадерами, ведут егерей, в резерве имеют довольное число конницы; сам Потемкин спешит туда — но буря усиливается; флот, который более всех должен действовать, не может устоять против порывчатовости бури и прибивается силою ее к Кинбурну — и все предприятия остаются втуне (устаревшее. напрасно, без результата)
С.В. Страшный. Поражение. 1987 г., холст, масло, 73Х49 см.
17-го, 18-го, 19-го июля. Все сии дни беспрестанно продолжалась жестокая буря. Мы стояли на вспаханных и пшеницею засеянных, но частыми войск переходами в пыль превращенных полях: а по сей причине буря несказанно пыль повсюду разносила. Не можно было в сии дни ничего варить. Все пылью засорено: люди, платья, пища, вода, животные — всякому достался пай пыли скушать. Прежде жаловались на продолжительную дождливую непогоду, но бурная и того докучнее: беспрестанно от пыли рот вымывай и опять принижаешься бурею ее же в себя вбирать.
От лиманской соленой воды многие страждут поносом, а нередко и кровавым. В каждом полку почти повседневно человека по три, четыре, а иногда и более мрут. В Вагенбурге, четыре версты позади нас стоящем, чрезвычайно, говорят, кровавый понос и гнилые лихорадки свирепствуют, пожирая много людей.
25-го июля. К вечеру буря усиливалась; из стоявших запорожских на берегу лодок затоплены пять катящимися валами-великанами. Люди вышли на берег. Шум прежестокой сделался от воды, которая устремилась валами на берег. Здесь уже открытое море Черное, и во время бури, смотря на него, ужасом поражаешься.
С.В. Страшный Кораблекрушение
9-го августа. Слышал от бежавшего из Очакова мальчика поляка, принявшего магометанскую веру, что оставшиеся в Очакове христиане вброшены в ямы саженей на 10 глубины; в них они также и испражняются, и смрад от того, причиняя им болезни, низводит во гроб.
(Если 1 сажень = 2,1336 метра, то глубина ямы 21 метр. Неужели такое возможно?)
14-го августа. Ветер начал сильно дуть с севера, и пыль показалась превеликая.
М.М. Иванов «Лагерь Г.А. Потёмкина под Очаковым».
9-го сентября. Вставши поутру с товарищем моим, увидели полевой наш покой, наполненный водою — ветер был пресильный и дождь опять начал лить, от сего сделался холод.
В это же время Роже де Дама записывает:
«Мороз становился жестоким. Князь Потемкин раздавал войскам много денег, что их развращало, делало требовательными, но не облегчало бедственного их положения. Принц Нассау и принц Линь были в отчаянии от необъяснимой медлительности действий, но от Потемкина никаких разъяснений добиться не могли. Он ожидал, что город сдастся на капитуляцию, каждый день льстил себя этой надеждой; а число больных возрастало, недовольство все увеличивалось угрожающим образом. Около 20 сентября ежедневно умирало в госпитальных палатках от 40 до 50 человек, а город далеко еще не был настолько стеснен, чтобы можно было предвидеть конец осады».
2-го октября. Уже два дня с ряду, так как и сей 3-го октября, сильные норд-вестовые ветры дуют. Всяк жалуется на холод и ветры; и какая жизнь, ежели в самом деле разобрать, для человека городского, в степях, где нет ни дров, ни травы, ниже какого-либо бурьяну для варения, где беспрестанно раздаются стоны больных, где множество погребают мертвых и во всех на лицах изображены уныние и печаль.
8-го октября. Холод и буря были престрашные. Надобно непременно быть самому в сих пустых степях, чтоб увериться о истинности воздушных сих свирепствовавших. Любопытство заставило меня выйти на берег из палатки: какие сильные валы ударялись о крутизну берегов. В сей стороне северные и северо-западные ветры весьма пронзительны. В сие время наиболее должно терпеть от пыли, которая в глаза, рот и во все лицо вывевается; восточные же, обыкновенно нанеся тучи, причиняют проливные дожди, но притом несколько уменьшают стужу.
10-го октября. Свирепые бури не престают. Мелкие наши судна не могут теперь находиться на воде. Отчего часто по несколько затопает. Нет ничего сожалительнее, как смотреть на горюющих солдат, которые везде по армии бродят и собирают навоз и даже засохший или замерзший, кал человеческий, для варения себе каши, а ежели посмотреть на их жилища полевые, то нельзя не содрогнуться от ужаса, как они могут сносить холод и стужу, укрываясь одним плащом и часто еще разодранным. Ежели бы, по крайней мере, дрова были, то бы это почиталось здесь за такую выгоду, какую иметь можно в самых лучших палатах городских.
23-го октября. В сей же день я с моим товарищем бароном Корфом вошли жить в землянку. Великое затруднение было в приискании леса и за два небольшие бревна заплачено четыре рубля; они служили столбами, перекладины собраны из старых телег и проч.
12-го ноября. Шел снег или продолжалась метель два дня беспрестанно. Сколько в сии дни померзло людей и пало скота..
От 13-го до 25-го ноября непрестанно продолжались морозы с северными ветрами; снег также велик лежал, мы в сие время доделывали однако батарею, где генерал Максимович лишился головы. Корму для скота совсем ничего не было для того, что и Буг стал и перевозить не можно было на пароме. На все съестное жестоко цены умножались и фунтами продавали морковь, капусту, земляные яблоки и проч. Напротив того вещи, а особливо лошади так дешевы были, что лошадь 50-ти рублевая отдана была за 5 рублей, 3 рубля или менее. В сие время много говорено было о штурме, о взятии с моря гассан-пашинской батарея, и ретраншемента турков, на что и расписание было учинено; но можно ли естество преодолеть человеческими вымыслами: холод всех их уничтожил.
Г.А. Потемкин – Екатерине II (17 ноября [1788].) Под Очаковом.
«Матушка Всемилостивейшая Государыня. Снег сильный воспрепятствовал штурм произвести. Он так велик, что сугробы намело непроходимые. Правда, мы терпим, но неприятель еще больше. Я одеваю и обуваю людей, употребляю все способы: заранее навез войлоков, бурок и шуб. Все возможное употреблено. Флот отпустил на зимовую станцию. Березань, место неприступное, но ни к чему не служит нам. Я приказал свозить оттоль все и бросить».
Роже де Дама:
«Мне трудно будет дать понятие о том, что претерпевала армия, что каждому в отдельности приходилось переносить в то время. Земля была на два фута покрыта снегом, стояли морозы в 12 - 15º, да к тому еще ураганы с моря, часто опрокидывавшие палатки. Это обстоятельство, вошедшее в обыкновение, вызвало распоряжение по армии князя Потемкина вырыть в земле ямы, по имени землянки, куда солдаты уходили на отдых; палатки же были отправлены в арьергард. В тех неизмеримых степях нельзя было получить ни дров, ни других припасов, т.е. нижние чины лишены были вина, водки, даже мяса, цена которого для них была слишком высока. Генералы и полковники на вес золота оплачивали некоторые жизненные припасы. Несмотря на все меры предосторожности, подсказанные инстинктом, нельзя было лечь спать в палатке, чтобы утром не проснуться покрытым снегом. Из числа тех немногих лошадей, которых пришлось оставить, когда, вследствие недостатка в фураже, три четверти кавалерии отправлены были на квартиры, падало ежедневно несколько, а люди, у которых не было палаток-конюшен, и вовсе не могли сохранить ни одной. Несмотря на то, что у меня была конюшня, у меня осталось всего две лошади, одну из которых я держал под наметом своей палатки, чтобы согреваться об нее. Все телеги наших военных обозов пошли на дрова весьма умеренной кухни, которую приходилось вести каждому для себя, и на костры, у которых удавалось слегка погреться. Генералы, имевшие по нескольку экипажей, сохранили по одному, пожертвовав остальные на дрова.»
25-го и 26-го ноября. Начал таять снег, учинилась великая грязь, а посему опять штурмовать нельзя было.
4-го декабря. Весь день продолжался ветер и метель сильная, и много снегу намело в иных местах.
6-го декабря. На день Св. Николая Чудотворца взят штурмом Очаков по утру в восемь часов, ретраншементы турецкие и крепость взяты в один час с четвертью. Ведение пленных в стан - женщины испуганные, дети замерзлые - страшная сцена! Плач - везде смерть торжествует.
7-го декабря. Прежестокий мороз и много из пленных померло. Везде ужас и пронзительные зрелища страданий человечества.
9-го декабря. Мороз превеликий с метелью прежестокою, что нельзя было пяти саженей пройти. В сей день не можно было достать воды. Так еще никогда природа до сих пор здесь не свирепствовала. Из раненых, почти все отправились в сей день на тот свет.
10-го и 11-го декабря. Мороз с ветром великим были. 12-го декабря. Был в Очакове, в коем ничего более не видал, как множество побитых турков и наших кучами, а особливо пред воротами во рву; дома все разорены и самый омерзительный вид представляют. Осмотрение крепости - Гассан-пашинской батареи. Турков заставили таскать турецкие трупы в Лиман.
13-го, 14-го и 15-го декабря. Продолжались сильные морозы. Начали переезжать некоторые из главной квартиры в Очаков жить.
17-го декабря. Все продолжалась метель, пронзительный ветер. Мы все были снегом заметены, и никто не осмелился показать носа. Да и как можно маршировать в морозы с ветрами и метелью по степям, где на 50 верст не найдешь избушки, а притом, за неимением лошадей тянуть обозы и пушки.
19-го декабря. С утра опять поднялась превеликая метель с ветром северным; потом превратилась в гололедицу.
1-го января 1789 года, а в сей день, собрав шесть хомутов с великим трудом в столь пустом месте, каков есть Кинбурн, поехали в 10-м часу до обеда далее.
2-го января. Трудность дороги была для нас несказуемая; часто загрузнув в снегу по три часа и более бились, пока лошади из оного вытащили. Какая горестная жизнь казаков донских по станицам от Кинбурна до Херсона. Пространство сие, обиженное природою всеми необходимостями для человечества, толь скучно и страшно, что смотреть на жилища казачьих станиц, где на каждой в скверной землянке толпится казаков 20, без дров, без хлеба, без сена и овса для лошадей, при жестоких морозах, северных ветрах, сильных метелях.
Послесловие
Богатства, разграбленныя солдатами, на произволъ которыхъ городъ былъ отданъ на три дня, были несмѣтны. Богатыя одежды, жемчугъ, золотыя и серебряныя вещи и уборы продавались ими потомъ за безцѣнокъ. Денегъ захвачено было такъ много, что голландскій червонецъ на рынкахъ потомъ шелъ въ 2 рубля, а турецкій левъ— въ 30 копѣекъ. (А. Русовъ. Киевская старина-1888-12-В)
Г. А. Потемкин – Екатерине II (Елисавет. Июня 10 дня 1789)
Был в Очакове и еще больше убедился необходимостью для пользы срыть его, о чем будущим курьером представлю подробные резоны. Ежели его не будет и граница укрепится по моему представлению, то более двадцати тысяч войска прибавится к наступательному действию, и люди избавятся места смертоносного. Извольте вообразить, сколько тысяч лошадей и людей почти на поверхности зарыто. Наша польза, чтобы турки тут крепости не имели, а для нас иметь нужды нет.
Екатерина II – Г.А. Потемкину (Июня 20 числа, 1789 г )
Касательно Очакова я все того мнения, что, пока не устроена новая граница, его не разрыть ради безопасности Лимана и вывода кораблей. Однако готова принять во всякое время убедительные доказательства, противу моих, ибо польза дел – единственное мое желание.
Жизнь продолжалась.
При всѣхъ адмиралтейскихъ селеніяхъ и слободахъ сѣяли по его (Г. Потемкина) приказанію, лѣсъ и, по преимуществу, дубъ. При селеніяхъ, Богоявленскомъ и Покровскомъ, было высѣяно 14 четв. желудей; дубъ взошелъ и въ годъ смерти Потемкина былъ уже выше фута. Ордеромъ отъ 15 іюня 1790 г. Потемкинъ строго предписывалъ Екатеринославскому губернатору, чтобы во всѣхъ казенныхъ и помѣщичьихъ селахъ, на берегу моря отъ Хортицы до лимана и по Бугу, разводить виноградники и чтобы профессора и адъюнкты Екатеринославскаго университета за этимъ наблюдали. Лозы должно требовать изъ Дону, а въ случаѣ недостатка, изъ Крыма и Молдавіи. (А. Бориневичъ Из «Записок» Императорского Общества Сельского хозяйства южной России за 1897 г.)
Очаков постепенно утрачивал свое стратегическое значение. И тот же А. Русов спустя 100лет писал:
«Таковъ теперь Очаковъ, изъ котораго в ъ настоящее время напрасно вы будете искать корреспонденцій въ газетахъ, но который былъ предметомъ всеобщаго вниманія 100 лѣтъ тому назадъ и далъ имя своей эпохѣ, оставивши много страданій среди семей и родственниковъ убитыхъ подъ его стѣнами». (Киевская старина-1888-12-В)
В преддверие дня Победы было опубликовано много интересных материалов. Меня поразила цифра человеческих потерь во время Великой Отечественной войны.
Депутат Николай Земцов (Россия) во время парламентских слушаний в Государственной Думе 14 февраля 2017 года приводит такие данные: (41 миллион 979 тысяч человек безвозвратных потерь от факторов войны, из них более 19 миллионов военнослужащих и около 23 миллионов гражданского населения, при общей убыли населения СССР в 1941-1945 годах более 52 миллионов 812 тысяч человек), со ссылкой на «рассекреченные данные Госплана СССР». Помню, как в далекие 60-е прошлого века нас в школьные годы кормили цифрой в 20 млн. Даже если предположить, что истина лежит где-то посередине, то на каждого немецкого солдата приходится от 3 до 10 погибших советских солдат. Википедия
Ежедневно по разным оценкам на полях ВОВ погибало от 10 до 20 тыс. человек. Это больше, чем погибло в зоне АТО за три года.
И как тут не вернуться к Роже де Дама:
«Но только в России и только генералу - фавориту императрицы возможно бесполезно и безнаказанно жертвовать временем и людьми. И только генерал-фаворит государыни может самовольно изменять порядок распределения в армии, не обращая внимания ни на старшинство, ни на чин. Вышеназванный Горич, который, как я уже сказал, командовал колонною, назначенной атаковать брешь, был Георгий в азиатском костюме, только этим и замечательный и не имевший никакого чина в линейных войсках армии. Правда, над ним были еще генерал-лейтенанты Миллер и Самойлов; но низшие генералы и полковники были, по справедливости, обижены предпочтением, которое князь отдавал человеку, столь чуждому подобного рода службе. Он сам доказал, как мало он был способен. Он был поражен предчувствием, ставшим замечательным, благодаря своему исполнению. Когда пришли в траншею предупредить его о том, что собираются дать сигнал для атаки, то застали его с опущенной на руки головой, погруженного в размышления; потребовалось несколько минут, чтобы привести его в себя; наконец он поднялся, уверяя, что исполнит свой долг, но чувствует, что будет убит. Действительно, он довольно твердо прошел до низа бастиона и в то время, как приказывал установить лестницы, был убит двумя пулями. Генерал-майор князь Волконский, являвший в течение всей осады доказательства безумной смелости, имел то же предчувствие и тоже был убит. Немного генералов было убито, и ни одного из самых видных.»
Робулец Ю.Н.